Он прожил жизнь так, будто проскакал «на горячем вороном коне»

Урок краеведения «Историческая персона. Дмитрий Фурманов»

К 130-летию со дня рождения

26 октября [7 ноября по новому стилю] 1891 – 15 марта 1926 г.

Дмитрий Андреевич Фурманов, быть может, не был звездой первой величины в богатом на таланты первом советском литературном поколении.

Да и прожил он всего лишь 34 года. Но ему удалось то, что ценится во все времена: он создал могучий миф.

Во многом – благодаря кинематографии. Он – легенда. Имя, известное всем. Но, после исчезновения «Чапаева» из школьной программы – почти не прочитанный автор.

Сегодня есть повод вспомнить его тем, кто подзабыл в повседневной суете и в гуще будоражащих мир событий автора знаменитой книги «Чапаев» и познакомить с ним тех, кого «провели» мимо этих страниц нашей истории и литературы.

И рассказать и тем, и другим, что Дмитрий Фурманов

Советский писатель-прозаик, журналист,

прапорщик российской императорской армии, революционер, комиссар

25-й дивизии под командой В.И. Чапаева, военный и политический деятель…

 

                         «Самое страшное проклятие –

                                                                          жить в эпоху перемен».

                                                                                                                 (Конфуций)

Дмитрию Фурманову довелось жить в эпоху двух императоров – «царя-миротворца» Александра III, созидавшего и хранившего вековые устои России, и Николая II, чьи «коренные преобразования» в результате двух революций покончили с ней, как державой.

Фурманов был участником Первой мировой и Гражданской, самой, по определению, кровавой из всех войн;

Ему, как политическому деятелю, пришлось восстанавливать разрушенную и растерзанную страну после «военного коммунизма» при переходе к новой экономической политике государства;

Как писатель, создавший художественно-документальную хронику событий, чему он был свидетелем и участником, – «Красный десант», «Чапаев», «Мятеж», «В восемнадцатом году» и другие, был первым секретарем Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП). Но самое ценное, что оставил потомкам Дмитрий Андреевич, – свой Дневник, благодаря которому мы можем судить, насколько богат и силен духом был этот человек, сколь беспощаден был к врагам Отечества и строг к себе, и своим поступкам…

… «Он прожил свою жизнь, будто проскакал «на горячем вороном коне», – сказал его друг Михаил Чернов, прощаясь с ним 15 марта 1926 года.

А.С. Серафимович, автор «Железного потока», классического романа о Гражданской войне, после кончины Фурманова скажет: «У него был схватывающий, меткий наблюдательный глаз – ничто не ускользало: ни смертельный бой в целом, ни тонкие душевные движения окружающих бойцов, ни свои собственные переживания».

 

130 лет назад, 7 ноября 1891 года, родился в селе Середа Нерехтского уезда Костромской губернии человек, создавший книгу об одном из главных героев советского ХХ века. Когда еще должен был родиться революционный писатель, если не 7 ноября? Село Середа в наше время – это очаровательный городок Фурманов Ивановской области. Он родился в многодетной крестьянской семье. В этот год Россию постиг сильный неурожай; для борьбы с голодом правительством было выделено 150 миллионов рублей, однако на те крохи, что достались простому люду от батюшки-царя, полностью восстановить хозяйство было невозможно. И Андрей Фурманов, как весьма предприимчивый хозяин, бросив крестьянство, решил перебраться в город, что и сделал в 1896 году, – перевез семью в Иваново-Вознесенск, где Дмитрий прожил до 17 лет. Отец будущего писателя снимал комнату в большом доме, был не чужд предпринимательской жилке. Однажды он даже открыл кабак в текстильном Иваново-Вознесенске. Сын отринул всю эту суету с решительностью, свойственной тому времени.

«Из ранней моей жизни, – вспоминал он, – я абсолютно ничего не помню, лишь по рассказам старших могу заключить, что был большим буяном и ужасным драчуном, за что неоднократно поучал «потасовки». Отец занялся торговлей, и возле вокзала открыл кабак.  Как противно это слово! Отвратительный запах прокопченности, пропитанности всего водкой, кажется, до сих пор еще живет в моей памяти и заставляет содрогаться при одной мысли о возможности того обстоятельства, что и я мог бы попасть, по «счастливой случайности», в компанию этих вечных сотоварищей-собутыльников моего отца, как попадают многие за компанию».

Поступив в 1899 году в Иваново-Вознесенское шестиклассное училище и едва выучившись грамоте, Дмитрий быстро пристрастился к чтению. Русский язык и литература становятся его любимыми предметами.

 «Свое ранее детство помню в жалких обрывках: годов до восьми, – писал Фурманов в своей автобиографии. – А тут пристрастился читать. И с тех пор читал много, горячим запоем, особо усердно Конан Дойля, Жюля Верна, Майн Рида, Вальтера Скотта и в этом роде…»

Осенью 1905 года Фурманов (подлинная фамилия Фурман. Откуда у его предков взялась такая странная немецкообразная фамилия – непонятно. Но такие случаи в крестьянской среде бывали. Фурманами и в наших краях иногда называли кучеров) поступил в торговую школу, по окончании которой сдал экзамены в Кинешемское реальное училище. Кинешемский период (1909-1912) стал очень важным этапом в его жизни. В это время шел процесс формирования мировоззрения, вкусов и наклонностей, именно тогда Фурманов окончательно решил стать писателем.

Еще в школьную пору он начал писать стихи, однако юношеское увлечение не переросло в серьезное поэтическое творчество. С 1910 года Дмитрий Андреевич начинает вести дневник и не расстается с ним ни при каких обстоятельствах до конца жизни. И очень скоро записи в дневнике становятся своего рода личным журналом, куда регулярно заносятся суждения, оценки и факты, связанные с общественными умонастроениями и широкомасштабными историческими событиями. Ему было девятнадцать, когда он записал в дневнике: «Передо мной рисуется моя будущая литературная жизнь … какая-то удивительно плодотворная и в то же время тихая…».

Не имея материальной поддержки семьи, будущий писатель весной 1912 г. все же поехал в Москву и поступил на юридический факультет Московского университета. Посещение первых лекций его разочаровало, он писал в своих записках: «Куда идти мне? Чувствую, что влечет другое, не сюда попал я». И Фурманов перевелся на словесное отделение историко-филологического факультета, которое окончил в 1915 году, но сдать выпускные экзамены не успел. Ему, получившему воинское звание прапорщика, пришлось отправиться на фронт Первой мировой войны в качестве сотрудника Международного Красного Креста (брата милосердия).

Засим Московский университет. Окончил по филологическому факультету в 1915 году, но не успел сдать государственные экзамены – братом милосердия с поездами и летучками Земсоюза гонял на Турецкий фронт по Кавказу, к Персии, на Западный фронт под Двинск, на Юго-Западный – на Сарны-Чарторийск. В половине 1916-го приехал в Иваново-Вознесенск и вместе с близким другом по студенчеству Михаилом Черновым работал преподавателем на рабочих курсах». Чувствуете, как быстро летят из-под руки строчки, догоняя мысль?

 

Наверное, мало кому известно, что Дмитрий Фурманов, будущий автор романа «Чапаев» (1923), в начале 1916 года вместе с передовым санитарным транспортом прибыл в Двинск, где жил в общежитии Союза земств и городов. Затем военные медики переехали за город – к Стропскому озеру, где и раскинули свой лагерь. На плечах Фурманова были многочисленные хозяйственные хлопоты: уход за лошадьми, заботы о двуколках и фураже, устройство палаток и прочее; к тому же приходилось обучать неопытных солдат-санитаров. Когда медицинский транспорт перебросили в район боевых действий, надо было под обстрелами Первой мировой выносить раненых с поля боя. Служба требовала выносливости и крепости здоровья. Конечно, Фурманов уставал, тем не менее и в этих условиях находил время, чтобы вести дневник, ставший латвийской летописью событий военного времени. А еще сочинялись стихи, одно из них – стихотворение «Лагерь»:

«По лесу гул: с плеча, без жалости

солдаты рубят тихий бор,

С утра до ночи,

без усталости звенит топор.

А вдалеке гремит, катается

холодный, жадный, тихий гром.

И не умолкнет, не замается

ни в ночь, ни днем».

 На войне, в санитарном поезде Дмитрий познакомился с сестрой милосердия Анной Стешенко 1 и впоследствии женился на ней. Но оформили брак влюбленные после революции, подписав некий документ с говорящим названием, очень в ту пору распространенным: «Проект любовно-вольно-супружеских отношений».

 

…Хлебнув полной чашей все «прелести» войны, Фурманов быстро утратил былой патриотический романтизм. Он предчувствовал назревающий перелом в судьбе родного государства, а революционная волна, набирая силу, неудержимо превращалась в «девятый вал».

В 1916 году Фурманов, демобилизовавшись, вернулся в Иваново-Вознесенск; вместе с другом Михаилом Черновым организует курсы для рабочих, где они преподают, и включается в политическое движение, но с кем?.. Ни одна партия не привлекает его, и это становится предметом мучительных переживаний.

«Ударила революция 1917 года. Пламенные настроения при малой политической школе толкнули быть сначала максималистом, дальше анархистом, и, казалось, новый желанный мир можно было построить при помощи бомб, безвластья, добровольчества всех и во всем… А жизнь толкнула работать в Совете рабочих депутатов (товарищем председателя), дальше – в партию к большевикам в июле 1918 года, в этом повороте огромную роль сыграл Фрунзе: беседы с ним расколотили последние остатки анархических иллюзий».

Далее Фурманов работает секретарем губкома партии, членом губисполкома, и большую часть времени посвящает агитации и пропаганде советской власти.

Но гражданская война в самом разгаре, и в 1919 году с отрядом Михаила Фрунзе, военкомом, отправляется на фронт в качестве комиссара 25-ой Чапаевской дивизии; там благодаря его чуткости, дисциплинированности, воли была создана образцовая дивизия стойких красных бойцов.

Осенью того же года Фрунзе отзывает Фурманова в Политуправление Туркестанского фронта и предлагает его возглавить.

Весна 1920 года – Фурманов уполномоченный Реввоенсовета в Семиречье, там в гарнизоне г. Верного (Алма-Ата) вспыхнуло восстание против большевиков, и ему пришлось вести переговоры с озлобленными, вооруженными повстанцами до тех пор, пока не подошли регулярные части, подавившие восстание. Эта история стала главной темой для написания романа «Мятеж».

В августе – новое назначение: Фурманов на Кубани, комиссар десантного отряда Е.И. Ковтюха, срочно сформированного для отражения Улагаевского десанта (назван по имени руководителя генерал-лейтенанта С.Г. Улагая), искусного, смелого, решительного и опытного полководца. Войсковая операция была задумана Врангелем для окончательного подавления и уничтожения красных, цель – выбить их с Кубани и навсегда лишить житницы России. И поначалу белым это удавалось, поскольку они во много раз превосходили красных в живой силе и военной технике.

Но командующим «Крымской операции» был назначен Орджоникидзе, и Красная армия пополнилась добровольческими силами: Уральская бригада, Донская стрелковая дивизия, Кремлевские курсанты-резервисты, а также – морская дивизия и речной десант добровольцев под командованием Е.И. Ковтюха и комиссара Д.А. Фурманова – прибыли на Кубань.

Десант (1500 штыков, 90 сабель, 2 орудия, 15 пулеметов) под прикрытием тумана переправились через фронт и, спустившись на трех пароходах и четырех баржах по реке Кубань и Протоке, ударили в тыл Улугая!.. Сеча была серьезная, особенно за станицу Нижнестеблиевскую, которая многажды переходила из рук в руки, но десант Ковтюха сумел продержаться до подхода основных сил – белые бежали!..

Фурманов, который принимал активное участие в операциях отряда и личным примером воодушевлял комсостав и красноармейцев, чем способствовал успеху ликвидации врангелевского десанта Улугая на Кубани, был ранен.

Эта операция нашла свое воплощение в повести «Красный десант». Прочитав повесть «Красный десант», Александр Серафимович (советский писатель, журналист, военный корреспондент. Лауреат Сталинской премии первой степени (1943). Главное произведение Серафимовича, ставшее одним из самых значительных явлений послеоктябрьской литературы — роман «Железный поток» (1924). В нём изображены реальные события Гражданской войны — поход Таманской армии под командованием Е. И. Ковтюха (в романе Кожуха) летом 1918) написал цветисто: «Передо мной вдруг блеснула чёрная южная ночь, шелест камыша и таинственность смерти, которая невидимо плыла с этими потонувшими в черноте баржами, – люди плыли на заведомую гибель, в самый тыл врагов, – пощады не будет. И мне вдруг стало трудно дышать. «Да ведь это же художник!»

«Ходил в тыл к белым на Кубани, – пишет в автобиографии Фурманов, – комиссаром красного десанта, которым командовал Епифан Ковтюх. Тут контужен в ногу. Вместе с другими шестью участниками за тот поход награжден орденом Красного Знамени. Потом – Грузия; из Грузии – на Дон, с Дона – в Москву».

О Дмитрии Фурманове на Кубани расскажем немного поподробнее:

В августе 1920 г. Д. Фурманов получает новое назначение. Он пишет в дневнике: «Откомандирован я в распоряжение РВС IX армии, стоящей в Екатеринодаре. Желательно поработать на поприще литературном, может быть, буду работать в газете». Необходимо заметить, что писатель и его жена А. Стешенко ожидали этого переезда: «Я бомбардирую Центр телеграммами и настаиваю на немедленном отъезде: молчат, не отвечают. […] Я сам теперь думаю о Кубани, словно о светлом Рае».

По прибытии в Екатеринодар Фурманова сразу же назначают политкомиссаром знаменитого экспедиционного отряда под командованием комкора Е. Ковтюха, направляющегося в тыл белых для уничтожения врангелевского десанта генерала Улагая. За участие в этой операции, за личный героизм Фурманову была объявлена благодарность главкома, он был награжден орденом Красного Знамени.

События этих августовских дней послужили в дальнейшем богатым материалом для написания повести «Красный десант». 9 сентября 1920 года в местной газете «Красное знамя» появляется его первая на Кубани статья «Бой с бандой Улагая». Личность Ковтюха приковала к себе внимание писателя, и именно Ковтюху был посвящен одноименный рассказ. В произведении автор описывает бои Таманской армии в районе Армавира и Ставрополя: «Вот она и Белореченская. Уж им слышно, что совсем недалеко идет впереди со своей силой Сорокин. Но у Белореченской вражьи войска встречают крепким ударом... И этот удар превозмогли таманцы, пробились, соединились с главными красными силами... Но некогда было радоваться встрече, некогда отдыхать – таманцам дана задача – брать Армавир. За Армавиром и Ставрополь... Но удерживать нет сил – красные войска отступают в астраханские пески...

Это был мучительный, долгий путь, он изнурил вконец замученную армию, тиф без жалости выкосил ряды бойцов, и по пути отступления одна за другою все росли и росли курганами широкие братские могилы...».

Возвратившись из десантной операции, Дмитрий Андреевич назначается заместителем, а затем и начальником политотдела IX армии. Главное внимание его теперь приковано к работе с молодыми бойцами, к политическому воспитанию красноармейцев, к укреплению дисциплины в воинских частях. В этом ему помогает жена Анна Стешенко. Она возглавила созданную при политотделе армии студию театрально-клубных инструкторов.

Семь с половиной месяцев провел Д. А. Фурманов на Кубани. Это были трудные месяцы перехода страны к мирной жизни. Сотни тысяч бойцов демобилизовались из армии. Большинство вернулись в деревню. Возникает неотложная задача – за короткий срок сделать из них политически зрелых активистов и организаторов новой жизни. А многих нужно было даже просто научить грамоте. При участии Фурманова был составлен и напечатан на оберточной бумаге «Букварь». По таким букварям осенью 1920 г. на Кубани обучались тысячи бойцов.

По своей должности Дмитрий Андреевич много занимался вопросами печати – организация коллективных читок, указания об устройстве витрин и выставок газет и журналов, развитие военкоровского движения, привлечение красноармейцев к литературной работе. Под его руководством политотдел принял решение «О постановке армейской газеты «Красное знамя», в котором ключевыми вопросами стали «создание института военных корреспондентов, активное участие в газете руководящих работников, обеспечение высокого уровня, политической остроты и доходчивости публикуемых материалов».

В Екатеринодаре Фурманов написал повесть «Записки обывателя», очерки (за этот период их было напечатано более сорока), рассказы, закончил драму «Коммунисты», которую задумал еще в Туркестане.

Во время пребывания на Кубани Д. А. Фурманов окончательно сформировался как писатель и после демобилизации и переезда в Москву он не прерывает связей с краем. Писатель сотрудничает с областным издательством «Буревестник», куда отсылает в сентябре 1923 г. повесть «В восемнадцатом году». Он рецензирует книги о Кубани. В 1923 г пишет в дневнике: «…готовлюсь ко второй работе, это, верно, будут "Таманцы", про которых говорил с Ковтюхом. Засяду. Буду поглощен… – это поход Таманской армии в 1918-1919 годах. Я хочу в этой книжке захватить только поход с полуострова до момента овладения Армавиром, а на Ставрополь и на Астрахань или оставить совсем, или оставить до будущих работ (продолжение?), а может быть, впрочем, и к этой работе как-нибудь пришью, смотря по тому, как пойдет работа, как это легко произойдет, насколько будет необходимо по самой работе...

Насколько овладею материалом – того еще не представляю. Особенно трудно будет мне справляться с бытом и станиц, и полчищ армии, и населения по пути следования, и всего-всего, что так жадно ищу теперь по словарям, путеводителям, «Живописным Россиям», разным книжкам и статьям. Природу надо понять. А для этого, кроме воспоминаний да картин, под руками нет ничего, точного знания нет. Писать будет неизмеримо трудней, чем «Чапаева», – того отмахал все больше по своим запискам, а для «Таманцев» записок ведь нет никаких – тут или сжирай с того, что уже где-нибудь напечатано, или «твори», то есть измышляй, выдумывай.

Носится мысль – дать роман, настоящий роман на линии похода Таманской армии, где главными действующими лицами взять не Ковтюха, Матвеева, Батурина, а вымышленных лиц, из которых одни были бы типичны для командиров-таманцев, другие для таманцев-красноармейцев».5

К сожалению, замысел книги «Таманцы» осуществлен не был.

Воспоминания о встречах с Д. А. Фурмановым легли в основу одной из глав книги «Московские встречи» известного советского писателя, журналиста Ивана Рахилло, уроженца Армавира.

В главе «Старший товарищ» И. Рахилло пишет: «В начале двадцатых годов в особняке Морозова, на Воздвиженке, где помещался Пролеткульт, по субботам устраивались литературные вечера. На одном из этих вечеров присутствовал и Фурманов. Он уже в то время собирал материалы к своему роману о писателях, но об этом стало известно гораздо позже, а тогда его пристальное, глубокое внимание к нам, молодым, казалось необычным. Я читал на вечере рассказ, действие которого происходило в годы Гражданской войны на Кубани. После вечера Фурманов первым заговорил со мной. Он сделал несколько замечаний по прочитанному и поинтересовался, откуда автору известны события, описанные в рассказе.

Узнав, что я родом из Армавира, Фурманов весело погладил свои волосы (это был постоянный жест, выражающий различные состояния его настроения).

— Вот так здорово! А я как раз изучаю историю становления Советской власти на Кубани. На ловца и зверь бежит.

И он стал расспрашивать о жизни армавирских рабочих, быте городской окраины, о взаимоотношениях рабочих с казаками, населявшими ближние станицы, о том, как организовалась в Армавире Советская власть. И очень удивился, услышав, как в 1918 году на заводе «Армалит» наши рабочие штамповали из меди звонкую валюту достоинством в три и пять рублей.

— Вот так да. Замечательный факт!»

В 1925 г., посетив черноморские города, Фурманов подготовил серию очерков и рассказов, которые вошли в сборник «Морские берега». Это была его последняя прижизненно изданная книга.

Необходимо отметить, что И. Рахилло и Д. Фурманов со временем стали хорошими друзьями, и молодой писатель до последней минуты находился рядом с умирающим учителем.

И еще один маленький штрих. В 1937 г. в Армавирском городском драматическом театре состоялась премьера спектакля «Чапаев» по одноименному роману Фурманова.

В   номере газеты «Армавирская коммуна» за 28 марта 1937 г. читаем: «Тысячи трудящихся стремятся глубже изучить замечательную жизнь легендарного героя – Чапаева – в борьбе за Советскую власть. Вот почему постановка городским драматическим театром пьесы по Фурманову – «Чапаев» проходит с исключительным успехом при переполненном зале. За первые три дня театр посетило 2390 человек.

В июне 1921 года Фурманов переезжает в Москву, работает в литературно-издательском отделе Политуправления Реввоенсовета, становится членом Высшего военно-редакционного совета; с ноября 1921 года заведует редакцией журнала «Военная наука и революция» и одновременно завершает филологическое образование в Московском университете.

И занялся тем, к чему стремилась душа, – писал публицистические статьи в военно-политические журналы, сотрудничал с газетами «Известия ВЦИК», «Рабочий край», «Красное знамя» и другими. Ему 30 лет, вполне зрелый возраст, и с этого времени начинается его служение литературе, и его биография как писателя.

Занимаясь журналистикой, Фурманов за годы гражданской войны 1919-1921 годов написал свыше сотни очерков, статей, заметок, которые несли читателям пламенное слово журналиста-большевика. И многое из его публицистики в наше время стало достоянием истории.

Но по-прежнему перед ним стоял вопрос: кем быть?..  В дневниковой записи от 7 августа 1921 года читаем:

«Следует сократиться с писанием статей на чужие темы и рецензий на непонятные книги!.. Без ошибки, кажется, могу сказать, что критика дельного из меня не получится, мало багажа, хотя нюх и чуткий. На стихи тоже не гожусь: они у меня не ярки, не образны, не оригинальны. Из всех видов литературной деятельности художественная проза представляется мне настоящей стихией».

Написаны в 1921 году две повести: «Красный десант» и «Записки обывателя»; в 1923 году – «В восемнадцатом году», Епифан Ковтюх» и роман «Чапаев».

«Только что закончил я последние строки «Чапаева», которого написал за 3 месяца. Я теперь чувствую себя крайне одиноко. Я его писал ночью и днем, я думал о нем днем и ночью. Я весь был в нем, он весь заполнил меня».

«Чапаев» получил высокую оценку критики и читателей: еще при жизни Фурманова роман переиздавался четыре раза.

Каким лично для него был Чапаев читаем запись в дневнике Фурманова, сделанную, когда он узнал о гибели Чапаева:

«Многие были и храбрее его, и умнее, и талантливей в деле руководства отрядами, сознательней политически, но имена этих «многих» забыты, а Чапаев живет и будет долго-долго жить в народной молве, ибо он – коренной сын этой среды и к тому ж удивительно сочетавший в себе то, что было разбросано по другим индивидуальностям его соратников, по другим характерам».

Перелистывая свое военное прошлое, Фурманов понял, что фигуры ярче, нежели неуемный Чапай, на его пути не встретилось. И превратил народного полководца в творимую (и сотворенную) легенду.

Почему был успех «Чапаева»? Фурманову удалось опередить многих собратьев по поколению. Его книги вошли в число первых свидетельств о Гражданской войне, их ждали. А особенно ждали героя с большой буквы, народного вождя, русского советского Гарибальди. Правда, Фурманов не подчинялся законам легкого жанра и не идеализировал своего Чапая. Как и свое второе я – комиссара Федора Клычкова. Одна из лучших сцен романа – его трусость во время боя за станицу Сломихинскую.

Фильм «Чапаев» очень понравился Сталину, вождь посмотрел его, по свидетельству очевидцев, 30 раз, это был его любимый фильм, который получил широкий прокат и долгие годы не сходил с экранов.

«Чапаев» в 1935 году открывал первый кинофестиваль в Москве, получив первую премию, председателем жюри был режиссер Сергей Эйзенштейн. Фильм вышел в Австрии, Германии, Италии, Испании, США, Дании, Польше, Финляндии, ЧССР; имел множество отечественных и зарубежных наград, но самая первая из них – «Серебряный кубок»; в 1978 году по итогам опроса киноведов, «Чапаев» был включен в число 100 лучших фильмов мирового кино. В 2000 году он был отреставрирован и выпущен на DVD большим тиражом.

«Вишенка на торте»: «Чапаев» – любимый фильм и нашего президента В.В. Путина.

Роман «Чапаев» неизменно разочаровывал школьников, любивших одноименный фильм и ожидавшихся нечто похожее на историю, которую сняли братья Васильевы.

А он сложнее, в литературном смысле – гуще. Это не мемуары, не хроника сражений, для Фурманова важнее образы войны и народного героя. Фурманов – филолог, ценитель литературы – стремился к самобытности стиля, к объективизму, а не агитации. Но приключенческого шика, которого добились Васильевы и актер Борис Бабочкин, там нет. Поэтому читали мы этот роман (достаточно увлекательный, все-таки про войну) без лишнего восторга. Издавали его исправно, считали классикой советской литературы, изучали в школе, но, чтобы любить, как любили и любим васильевский фильм – нет.

Писать о Гражданской войне слащаво и лживо для писателей того поколения было делом постыдным. Они не скрывали ни жестокости того времени, но хаоса, охватившего всю страну. И хотели писать по-новому, без рутинерства.

Поняли ли его критики или ждали чего-то иного? «Автор, хорошо выдерживая стиль исторического повествования, не отступая от географии, стратегии и тактики операций, сдабривает их колоритом быта и красочностью отдельных фигур, исторически верных, но выписанных рукою беллетриста-художника», - писал о романе Олег Леонидов в «Военном вестнике». Это голос современника, следовавшего генеральной линии. А главное, что в «Чапаеве» есть жар войны, есть страницы, которые обжигают.

И несколько строк об еще очень одном значимом для нашей литературы и нашей истории, но   редко упоминаемом романе писателя Фурманова:

Он никогда не забывал о своей службе в Верном (ныне – Алма-Ата). Время было бурное, вполне подходящее для нового романа о том, как восставшие солдаты, белые и басмачи чуть не отбили у красных крепость. Взбаламутился весь гарнизон, но Верный остался за большевиками. На этот раз Фурманов не поскромничал, вывел себя под собственной фамилией: в те дни в Верном он действительно спас ситуацию. Книга получилась энергичная, Фурманов нашел свой стиль – телеграфный, с необычными определениями и ощущением тревоги: «Глухая, забаюканная, ленивая тишь. По улицам в мертвом городе мертвый покой. А в каменном доме - за широкими столами, у карт стенных, у столиков, где стрекочут неугомонные морзе, в глухой шифровалке - таинственные имена: Иргаш, Мадамин, Хал-Хаджа, Курширмат». Он знал, о чем писал. Но документализм никогда не упрощает художественную задачу, а Фурманов, несомненно, был художником, хотя еще и не вполне сложившимся. Он преодолел воспоминания, переплавляя их в прозу.

Роман «Мятеж» тоже вошел в советскую революционную классику – и конечно, получил бы продолжение, если бы в начале 1926 года писателя не уложил в постель менингит. Неизвестно, к чему бы он обратился в будущем. Опыта Гражданской войны могло бы и не хватить, требовались новые мирные и армейские сюжеты. Горький похвалил его книгу черноморских очерков «Морские берега», в которой Фурманов стал несколько логичнее и проще. Он задумывал переписать Чапаева.

Но, в конце концов, Фурманов понял, что переписать эту книгу не сможет: разве что подсвежит диалоги. Слишком дорога была для него каждая страница «Чапаева». Из других замыслов, к которому подталкивали его друзья – большая книга о Фрунзе, которого Фурманов знал и понимал.

Что же дальше? Он подступил к роману «Писатели». Без баталистики, но – про войну идей, в которую Фурманов погрузился в последние годы. Неизвестно, что вышло бы из этого замысла, хватило бы сил, иронии, необходимой в повествовании о новой богеме? Сумел бы он обойтись без пропагандистских перекосов. Ясно, что Фурманов не остановился бы, что не превратился бы в чиновника.

Он оставался комиссаром и в литературном мире. Стал секретарем Московской ассоциации пролетарских писателей. То было время аббревиатур, эту тоже многие запомнили – МАПП (М.А. Булгаков вывел ее в «Мастере и Маргарите» под именем «МАССОЛИТ»). Ему пожимали руку и гении, и просто одиозные личности того времени – Владимир Маяковский, Демьян Бедный, Яков Блюмкин… Они дружили, а иногда дружили друг против друга. Фурманов слыл не самым резким и властным литначальником. Да и не устоялась еще к тому времени индустрия советской литературы.

Последний этап своей жизни и деятельности Дмитрий Андреевич посвятил исключительно литературе, достойной Советской России, родной, горячо любимой страны.

Ни Серафимович, ни Демьян Бедный, ни Маяковский, ни другие писатели к этому времени не вложили такой вклад в утверждение новых путей развития литературы Советов, как это сделал Фурманов. Никто до него в большой художественной форме не смогли показать с глубокой правдивостью, во всей сложности, главных закономерностей эпохи гражданской войны.

В последний год жизни Фурманов, формулируя свое писательское кредо, писал Горькому:

«Книжкам своим я ставил пролетарскую, боевую, революционную цель: показать, как мы боролись во дни гражданской войны, показать без вычурности, без выдумки. Я писал исторические, научно проработанные вещи, дав их в художественной форме».

Без художественного освоения этой эпохи литература не могла бы идти дальше, ибо все, что она потом отображала, имели начало в ней.

 «Надо учиться ленинизму, иначе всем вашим писаниям будет грош цена», – внушал Дмитрий Андреевич начинающим писателям, которые приносили ему свои творения прежде, чем сдать в печать. Следует сказать, что от того, какая будет поддержка со стороны МАПП, зависело не только решение издательства принять или не принять рукопись к изданию, но и ее тираж, а, следовательно, и гонорар.

К моменту создания «Чапаева» и «Мятежа» Фурманов был уже политически зрелым и общественным деятелем, пройдя на фронтах гражданской войны героический путь, имея за плечами солидный опыт в области журналистики и художественного творчества. Он был убежденным реалистом, воспитанным на эстетике Белинского, Чернышевского, Добролюбова, на творчестве классиков от Александра Пушкина до Максима Горького.

«Рылеева я считаю одним из лучших передовых людей своего времени», – пишет Фурманов в дневнике. У Пушкина он находит нечто общее с собой, «такая же пылкая натура»; Тургенева славит за «образный, чудесный язык»; Льва Толстого считает «за величайшего как из предшественников, так и из современников писателя», а о Белинском восклицает: «Какая душа, какая логика!».

Резко отрицательно он оценивает футуристов и иже с ними:

«Выходки и требования свободы наших футуристов, кубистов, эгофутуристов и вообще названных «новаторов» напоминают мне дикую, неудержимую форму требований и самообличений Ипполитовского кружка зеленой молодежи, бродившей не на дрожжах, а на чем-то искусственном и фальшивом. Искусства для искусства нет, есть только искусство для жизни».

Генерал Н.М. Хлебников, видный военачальник тех лет, а также друг и сослуживец Фурманова по Чапаевской дивизии, вспоминал, что многие сотоварищи и читатели просили Дмитрия Андреевича написать о Фрунзе так, как он написал о Чапаеве. Он ответил, что думает об этом и даже составил план, но осуществить замысел не успел – «ангина выбила из седла!». Фурманов с высокой температурой продолжал выступать на писательских собраниях, требуя выполнения решений ЦК партии по литературе, призывая очистить ряды писателей от двурушников, интриганов и склочников.

Ангина вызвала заражение крови, Фурманов впал в беспамятство, и родные 15 марта 1926 года позвонили Хлебникову с просьбой приехать.

Возле умирающего было много друзей, в том числе, и Анна Ильинична Ульянова-Елизарова. Но в сознание он не пришел и через несколько часов скончался.

«Золотой человек умер, – сказала Анна Ильинична. – Вот ведь как случается в жизни: молодой, полный сил человек, прошел через сорок смертей, а погиб от болезни, на которую сначала внимания не обратил».

…Похоронили Дмитрия Андреевича на Новодевичьем кладбище в Москве, там же нашла последний приют и жена его Анна Никитична, скончавшаяся в 1941 году в Кремлевской больнице, и дочь Анна Дмитриевна, участница Великой Отечественной войны, почетная гражданка г. Фурманова, ушедшая из жизни в 2011 году.

Память

– Город Середа, где родился писатель, в 1941 году переименовали в г. Фурманов; здесь же в 1958 году был основан мемориальный музей; с развалом СССР был закрыт, но в 2005 году вновь восстановлен;

– Именем Фурманова названы: Иваново-Вознесенский педагогический колледж, Иваново-Вознесенский педагогический институт, затем университет; в Кинешме – общеобразовательный лицей (бывшее реальное училище, где учился Фурманов);

– Именем Фурманова названы улицы в 23 городах СССР и РФ; в Москве – Центральная библиотека № 66 и детская № 32;

– Во многих городах установлены либо памятники, либо бюсты, либо памятные доски писателя;

– Портрет Д.А. Фурманова написан художником Сергеем Малютиным, который очень высоко оценили его коллеги, особенно Илья Репин.

– В Казахстане, в городе Тараз, где жил Фурманов в 20-е годы – памятная доска; в г. Алма-Ата – на постаменте бюст писателя;

– Именем Фурманова назван четырехпалубный теплоход, построенный в Германии и курсирующий по маршруту «Москва-Санкт-Петербург».

– Собрание сочинений Д.А. Фурманова в 4-х томах (Гослитиздат, 1960-1961 г.г.), включающий: Том 1 – роман «Чапаев»; Том 2 – роман «Мятеж»; Том 3 – повести. рассказы, очерки; Том 4 – Автобиография, Дневники, Литературные записки, Письма.

***

На смерть писателя с горечью отозвался нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, посвятив ему большую статью-эпитафию «Фурманов».

А.В. Луначарский,

первый нарком просвещения РСФСР, государственный деятель, писатель, публицист, критик, искусствовед

(из статьи «Фурманов»)

«Я прямо с каким-то ужасом узнал о смерти Фурманова. Для меня он был олицетворением кипящей молодости, он был для меня каким-то стройным, сочным, молодым деревом в саду нашей новой литературы.

Фурманов был настоящий революционный боец. Можно ли себе представить подлинного пролетарского писателя, который в нашу революционную эпоху не принимал бы непосредственного участия в борьбе! Но Фурманов принимал в ней самое острое участие как один из руководителей военных схваток наших со старым миром. Это не только свидетельствует о настоящем героическом сердце, но это давало ему огромный и пламенный революционный опыт.

Фурманов был чрезвычайно отзывчивым на всякую действительность – подлинный внимательнейший реалист; он был горячий романтик, умевший без фальшивого пафоса, но необыкновенно проникновенными, полными симпатии и внутреннего волнения словами откликнуться на истинный подъем и личностей, и масс».

Самая героическая действительность, самые хаотические впечатления не заставляют его заблудиться, сдаться на милость действительности; он доминирует над этой действительностью и от времени до времени взглядывает на марксистский компас, с которым не разлучается, и никакая романтика никогда не заставит его опьянеть, трезвый холодок продолжает жить в его мозгу, когда сердце пламенеет…

Вот эти черты Фурманова создают особенный аккорд в его произведениях. Они до такой степени аналитичны, они так умны, что некоторые близорукие люди заговаривают даже о том, будто Фурманов слишком впадает в публицистику. Рядом с этим в произведениях Фурманова есть внутренний огонь, никогда не растрачивающийся на фейерверки красноречия, и всегда в них есть зоркий взгляд подлинного художника, влюбленного в природу, и в людей, дорожащего каждой минутой, когда он может занести в памятную книжку или книгу своей памяти какой-нибудь эскиз или этюд с натуры.

Фурманов так серьезен, он так понимает, что его книги создаются не для развлечения, а для поучения и для ориентации, что он готов поставить их литературно-увлекательную сторону на второй план, а на первый – более систематическое и действенное изложение интересующего его материала…

Его целью была широкая ориентация, широко говорящий и одновременно и уму, и сердцу рапорт о событиях; а стиль, образы, лирика, остроумие – все это могло быть только служебным.

Успех его книг был огромный. Они разошлись почти в 300000 экземпляров. Редко кто из наших классиков, самых великих, может по количеству распространенных экземпляров стать рядом с Фурмановым. Стало быть, широкий народный читатель его понял и полюбил. Тем не менее Фурманов прекрасно знал, что ему надо еще много работать над собою.

Одно только можно сказать: Фурманов не шел к художественному эффекту путем, так сказать, облегчения своей задачи, выбрасывания в качестве балласта своих наблюдений, не стремился поднять воздушный шар своего творчества выше ценою опустошения своего багажа. Нет, этого Фурманов не делал никогда. Он заботился о большей подъемной силе своего творчества и он, несомненно, к ней пришел бы. Быть может, путь его был бы извилист, вел бы Фурманова от сравнительных неудач к сравнительным удачам, но он, несомненно пошел бы вверх.

Вот почему я считаю Фурманова надеждой пролетарской литературы; среди прозаиков ее, где несомненно, есть крупные фигуры, Фурманов был для меня крупнейшим».